– Я выполнял свою работу. Я был профессионалом. Это все, что я могу сказать по этому поводу. И если вы когда-нибудь захотите применить против меня силу, то я использую всю силу закона для того, чтобы наказать вас. Вы не имеете права расхаживать по стране и стрелять в людей. И запомните, Суэггер, если вы все-таки решитесь на это, то пеняйте на себя. Да, пеняйте на себя. Прощайте. Впрочем, мы еще увидимся.

Глава 37

Боб спросил себя, каково это – родиться в таком доме, как этот. Он находился не в самом Балтиморе, а немного севернее, в районе, который местные жители называли Долиной, в отличной местности для разведения лошадей, со множеством пологих холмов, пышной зеленой растительностью, среди которой там и тут возвышались прекрасные старинные дома, говорившие не просто о богатстве, а о фамильном богатстве.

Но ни один из множества домов не был настолько хорош, как этот. Он находился в конце дороги, которая начиналась в конце другой дороги, которая, в свою очередь, служила продолжением еще одной дороги. Темная крыша дома имела очень сложную конфигурацию, сложен он был из красного кирпича, к которому льнули густые виноградные лозы; все места, откуда были срезаны лишние отростки, были аккуратно закрашены белым. Дальше на холмах на много акров простирался рай, в котором росли преимущественно яблони. Впрочем, и сам по себе дом – высокое горделивое здание, воздвигнутое в прошлом столетии, – мог являться раем, только в ином обличье. Стоявшие вокруг дубы отбрасывали на землю пятна тени. Поскольку все дороги здесь заканчивались, было ясно, что ты прибыл по назначению. Справа начинался английский парк, правда, казавшийся на первый взгляд слишком запущенным.

Боб поставил на стоянку свой арендованный «чеви», поправил узел на галстуке и подошел к двери. Постучал. Через некоторое время дверь приоткрылась, и в щелку выглянуло черное лицо, древнее, как само рабство.

– Да, сэр?

– Сэр, я приехал для встречи с миссис Картер. Я говорил с ней по телефону. Она лично пригласила меня.

– Мистер Стаггер?

– Суэггер.

– Да, конечно. Входите.

Он вступил в минувшее столетие, сначала умолкшее, а теперь уже начавшее приходить в упадок. Здесь пахло плесенью и старыми гобеленами, словно он находился в музее, где не хватало лишь этикеток перед экспонатами да отпечатанных на мелованной бумаге путеводителей. Его вели под строгими взглядами висевших на стенах прославленных предков хозяев по безмолвным коридорам и безлюдным комнатам, заполненным покрытой пылью изящной мебелью, пока он не оказался на застекленной веранде, где в плетеном кресле сидела старая леди, пристально озиравшая свое имение. Из окна открывался прекрасный вид на парк и аллею, уходившую вниз по склону в яблоневый сад.

– Миссис Картер, мэм?

Старуха повернула голову, окинула посетителя быстрым взглядом ярких, несмотря на возраст, глаз и жестом пригласила присесть на плетеный диван. Ей было на вид лет семьдесят, ее кожа казалась очень смуглой из-за чрезмерного увлечения флоридским загаром, а глаза смотрели очень проницательно. Серо-стальные седые волосы были подстрижены. Одета она была в слаксы и свитер, а в руке держала стакан с коктейлем.

– Мистер Суэггер. Ну что ж, вы хотите поговорить о моем сыне. Я пригласила вас сюда, хотя ваши объяснения по поводу причин, по которым вам нужен такой разговор, звучали довольно невнятно. Впрочем, судя по голосу, вы знаете, чего хотите. Значит, вы интересуетесь моим сыном?

– Да, мэм, интересуюсь. Тем, что с ним произошло.

– Может быть, вы писатель, мистер Суэггер? Его упоминали в нескольких ужасных книгах, а в одной из них даже посвятили ему целую главу. Это было просто кошмарно. Я надеюсь, что вы не писатель.

– Нет, мэм, ни в коей мере. Я читал кое-какие из этих книг.

– Вы похожи на полицейского. Может быть, вы полицейский или частный детектив? Это не связано с каким-нибудь иском о признании отцовства? Лет двадцать пять тому назад какой-то мерзкий тип заявил, что Триг был его отцом, и потребовал баксы. В таком случае, мистер Суэггер, позвольте мне поставить вас в известность, что все эти баксы не достанутся никому, кроме Американской кардиологической ассоциации, так что вы можете сразу отказаться от этой идеи.

– Нет, мэм. Деньги меня не интересуют.

– В таком случае вы солдат. Я вижу это по вашему поведению и манере держаться.

– Да, мэм, я много лет был морским пехотинцем. Мы никогда не говорим: солдат. Мы были морскими пехотинцами.

– Мой муж – отец Трига – воевал под командованием Меррилла в Бирме. Их называли «Мародеры Меррилла». Это было очень страшно. Он навсегда подорвал там здоровье; ему приходилось видеть и делать самому ужасные вещи. Это было очень неприятно.

– Война – очень неприятное занятие, мэм.

– Да, я знаю. Насколько я понимаю, вы участвовали в той самой войне, ради окончания которой мой единственный сын по-дурацки пожертвовал своей жизнью?

– Да, мэм, я был там.

– Вам приходилось участвовать в настоящих боях?

– Да, мэм.

– И вы были героем?

– Нет, мэм.

– Уверена, что вы просто скромничаете. Но зачем же вы приехали, если вы не пишете книгу?

– Смерть вашего сына каким-то образом связана с другими вещами, которые до сих пор никак не удается объяснить. Она также связана, я думаю, со смертью того молодого человека, о котором я упомянул в телефонном разговоре, другого морского пехотинца. У меня пока что есть только смутные соображения; я ничего еще толком не знаю. Я надеялся, что вы могли бы сообщить мне о том, что вам известно, и благодаря этому удастся что-нибудь прояснить.

– Вы сказали по телефону, что не считаете, что мой сын покончил с собой. Вы думаете, что он был убит?

– Да.

– Почему вы так считаете?

– Я не могу сказать определенно.

– У вас есть какие-нибудь доказательства?

– Очень косвенные. Есть некоторые признаки того, что к этому происшествию так или иначе причастна какая-то разведка. Он мог что-то или кого-то видеть. Но я совершенно убежден в том, что здесь не могло обойтись без агентов-призраков.

– Значит, мой сын не был балбесом, взорвавшим себя во имя такой ерунды, как пиетет к левым убеждениям и достойное дебила тупое презрение к правым?

– Да, мэм, такова моя теория.

– А что дальше следует из вашей теории? Куда она ведет?

– Возможно, его использовали обманным путем. Возможно, его убили, а тело бросили в руинах, чтобы придать всему этому видимость акции протеста. При наличии его трупа такая версия становилась совершенно неоспоримой.

Женщина жестко взглянула ему в лицо.

– Но ведь вы не маньяк, не так ли? Вы кажетесь вполне разумным, но вы не из тех ужасных людей из радиопостановок, агентств новостей или борцов против антиамериканского заговора?

– Нет, мэм.

– А если вам удастся понять, что на самом деле произошло, то как вы поступите с вашим знанием?

– Использую его для того, чтобы остаться в живых. Есть один человек, который старается убить меня. Я думаю, что он тоже такой призрак. Чтобы попытаться остановить его, я должен понять, почему он за мной охотится.

– Это кажется очень опасным и романтичным.

– Но жить в таких условиях очень тошно.

– Что ж, мистер Суэггер, полагаю, что если бы вы вошли в любой из большинства домов в Америке и выложили там эту историю, вас сразу же выставили бы за дверь. Но мой муж двадцать восемь лет пробыл на дипломатической службе, и я имею представление о том, кто такие призраки. Это злонамеренные жалкие людишки, способные сделать все, что угодно, лишь бы помочь кому-то расстаться с жизнью. Мне, ему, любому. Поэтому я знаю, что делают призраки. И если призраки из этого мира убили моего сына, то мир должен знать об этом.

– Да, мэм, – сказал Боб.

– Майкл, – повысила голос старая леди, – скажите Аманде, что мистер Суэггер останется на ленч. Я покажу ему дом, а потом у нас с ним будет продолжительная беседа. Если появится кто-нибудь желающий убить мистера Суэггера, то, пожалуйста, скажите этому джентльмену, что мы просили нас не беспокоить.