Изучая фотографии, Хуу Ко заметил три естественных пути выхода из лагеря, изобилующих овражками, проходами, ложбинками, по которым люди могли передвигаться, не рискуя быть обнаруженными. Да, в таких местах вполне можно устроить засаду, и не исключено, что она окажется эффективной: в дальних рейдах удаче принадлежит далеко не последняя роль. Но если по каким-то причинам американцам пришлось бы выйти из лагеря в течение дня, скажем с первыми проблесками рассвета, то у хорошего стрелка был шанс застрелить их с вершины холма, находившегося на расстоянии около полутора тысяч метров. О, это был бы дальний, отчаянно дальний выстрел, но умелый человек вполне мог бы выполнить его намного эффективнее, чем, скажем, засадная группа, которой могло повезти, а могло и не повезти.
Но где взять нужного человека? Хуу Ко точно знал, что среди северовьетнамцев такого, конечно же, нет. Честно говоря, такого человека, такого специалиста могло и вообще не существовать, по крайней мере среди действующих стрелков. Хуу Ко ничего не говорил о своих умозаключениях, а русские его не спрашивали. Но однажды ночью его бесцеремонно разбудили спецназовцы и сообщили, что он должен куда-то ехать.
Одетый в повседневную форму, он влез в сверкающий черный лимузин «ЗИЛ», где уже сидели четверо или пятеро русских. Они оживленно разговаривали между собой и громко смеялись. Хуу Ко они игнорировали.
Лимузин въехал в Ханой и помчался по затемненным улицам и широким, но теперь опустевшим бульварам, через церемониальные площади, где были выставлены сбитые американские «фантомы». Ветер колыхал многочисленные транспаранты: «ВПЕРЕД К ПОБЕДЕ, БРАТЬЯ», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ РОДИНА» и «ЗА НАШЕ РЕВОЛЮЦИОННОЕ БУДУЩЕЕ». Русские не обращали на окружающее никакого внимания, они смеялись, говорили о женщинах и о выпивке и курили американские сигареты; они во многом, походили на американцев: не почтительные законопослушные люди, но люди, настолько уверенные в своем предназначении, что это частенько раздражало.
Вскоре Хуу Ко понял, куда они направлялись: к аэродрому имени Народной революции, находившемуся севернее Ханоя. Машина, почти не снижая скорости, миновала ворота в проволочном заграждении и сторожевые посты – пассажир, сидевший на переднем сиденье, помахивал пропуском, открывавшим дорогу везде и всюду, – и направилась не к главному зданию, а к стоявшему на отшибе корпусу, усиленно охранявшемуся белыми людьми, одетыми в боевую форму спецназа и с автоматами в руках. Это были профессиональные головорезы, которые осуществляли все самые сложные операции, а кроме того, обучали северовьетнамцев некоторым искусствам, необходимым для осуществления темных тайных дел.
«ЗИЛ» остановился, его пассажиры высадились и вместе с Хуу Ко прошли внутрь. Там обнаружился чрезвычайно уютный уголок России, оснащенный телевизорами, баром, обставленный роскошной западной мебелью и все такое прочее. Повсюду валялись затрепанные и не очень номера «Плейбоя» и пустые пивные бутылки, а стены были обильно украшены изображениями обнаженных блондинок с колоссальными грудями, дерзко бросавшими вызов земному притяжению, и гладкими, без единого волоска, лобками.
Русские, подумал Хуу Ко.
Через некоторое время небольшая группа вышла на асфальтированную дорожку, заканчивавшуюся у края рулежной полосы, и стала дожидаться какого-то человека, которого называли Соларатов. Была ли это его настоящая фамилия или псевдоним, Хуу Ко не сказали. Не назвали также его звания или должности, даже имени. Просто Соларатов, как будто сама фамилия содержала исчерпывающую информацию. И на том спасибо.
Погода снова была холодной, хотя и без дождя. Русские тяжело переносили жаркий период, но он пока еще не наступил. В сером свете нарождающегося дня Хуу Ко стоял немного в стороне от непристойно ругавшихся и громко хохотавших русских разведчиков и спецназовцев, одинокий среди них человек, непричастный к их товариществу и безуспешно пытавшийся понять, для чего потребовалось его присутствие. Было совершенно ясно: они хотели, чтобы он был здесь; он видел вещи, не открывавшиеся, вероятно, ни одному северовьетнамцу ниже уровня работников Политбюро. Зачем это было нужно? Какой был во всем этом смысл?
Издали донесся звук тяжелого реактивного самолета; сначала чуть слышный, он становился все громче и сильнее. Самолет уверенно приближался с востока, со стороны солнца. Вскоре он промелькнул почти над головами. В утреннем свете было легко узнать туполевский «Ту-16», или, как его называли американцы, «барсук», – двухмоторный бомбардировщик с экипажем из трех человек, с каплевидным штурманским фонарем и сверкающим пластмассовыми фасетчатыми окнами носовым блистером. Он был окрашен в маскировочный цвет, и красные звезды отчетливо выделялись на зеленом фоне. Выпустив закрылки, самолет проплыл на запад, сделал пологий вираж, вышел на посадочную глиссаду и коснулся главной взлетно-посадочной полосы. Пробежав положенное расстояние, он остановился, а затем свернул на рулежную дорожку и тяжело покатил к небольшой группе людей.
Поравнявшись с ними, он застыл на месте, реактивные турбины в последний раз взвыли и стихли. Открылась овальная дверь люка, расположенного сзади и немного ниже фонаря пилотской кабины, сразу же за носовой стойкой шасси, оттуда выдвинулся легкий трап, по нему спустились два летчика, помахали встречавшим и, не подходя к ним, уселись в приехавший за ними небольшой автомобиль. Русская наземная команда техников немедленно принялась возиться с самолетом.
– Ну, он, конечно, заставить нас подождать, – заметил один из русских.
– Ублюдок. Ему никто не велит поторопиться. Он может заставить ждать себя даже секретаря ЦК, если такая гребаная мысль вдруг взбредет ему в голову!
Раздались сдержанные смешки, однако совсем немного погодя в люке показалась еще одна фигура. Человек неторопливо спустился по трапу и остановился на асфальте. Одет он был в черный высотный костюм летчика, хотя было видно, что он совсем не летчик. В руке он держал неуклюжий длинный плоский футляр, наподобие тех, в каких носят музыкальные инструменты.
Он повернулся к встречавшим, и почему-то все сразу замолчали.
Это был неприветливый невысокий человек лет под сорок, с щеткой седых волос и толстой короткой бычьей шеей. Его глаза напоминали голубые бусины, вставленные в сделанную из обветренной кожи маску – его холодное мрачное лицо. Кисти его рук казались огромными, и Хуу Ко заметил, что он чересчур мускулист для такого маленького человека и обладает широкой грудью и пружинистой силой, ощущавшейся в каждом движении.
Не было никаких приветствий, никакого обмена воинскими салютами. Если вновь прибывший и знал кого-то из встречавших, то он никак не дал этого понять. В нем не было видно проявления каких-либо эмоций, и, похоже, он не считал нужным соблюдать какие-либо церемонии.
Один из встречавших поспешил к нему, чтобы забрать поклажу.
Коротышка лишь молча взглянул на него, и сразу стало понятно, что свой багаж он не доверит никому, а желавший услужить бедняга, почувствовав всю серьезность этого безмолвного отпора, сконфуженно замер на месте.
– Соларатов, – нарушил молчание руководитель русских разведчиков, – как прошел полет?
– Тесно, – ответил Соларатов. – Мне следовало предупредить, что я летаю только первым классом.
Послышались нервозные смешки.
Соларатов прошел мимо полковника, не обратив на него ни малейшего внимания, в сопровождении подхалимов, готовых вылизывать ему ботинки языком. Глядя на него, Хуу Ко вспомнил другого человека, которого ему показывали в конце сороковых годов в Париже, еще одного человека, пребывавшего в ледяной отстраненности от людей, способного взглядом заставить любого умолкнуть и несмотря на это – а может быть, как раз поэтому – окруженного легионами подхалимов, на которых он не обращал ни малейшего внимания; человека, чья репутация была подобна айсбергу из голубого льда, который словно бы окружал его. Звали этого человека Сартр.
Глава 18
Вьетнам выскочил ему навстречу, будто из сновидения: зеленый, бескрайний, пересеченный горными хребтами, чувственный и переполненный насилием, уродливый и прекрасный одновременно. Дурная Земля. Но в чем-то и Хорошая Земля.